ОБЩЕСТВО СВЕТСКОЕ
Смотреть что такое «ОБЩЕСТВО СВЕТСКОЕ» в других словарях:
ОБЩЕСТВО СВЕТСКОЕ — англ. society, secular; нем. Gesellschaft, weltliche. По Г. Бернзу и Г. Беккеру общество, характеризующееся готовностью к инновациям, ориентированное на целесообразную рациональность и инструментальную эффективность действий. Antinazi.… … Энциклопедия социологии
светское общество — сущ., кол во синонимов: 1 • фашион (7) Словарь синонимов ASIS. В.Н. Тришин. 2013 … Словарь синонимов
Светское общество — Светское государство государство, которое регулируется на основе гражданских, а не религиозных норм; решения государственных органов не могут иметь религиозного обоснования. Законодательство светского государства может соответствовать (полностью… … Википедия
общество — Среда; круг знакомых. Аристократическое, благовоспитанное (устар.), благоприличное (устар.), благородное, блестящее, большое, буйное, великосветское, веселое, воспитанное, высшее, грязное (разг.), дамское, дурное, женское, живое, избранное,… … Словарь эпитетов
Общество Исследователей Библии — Международное Общество Исследователей Библии религиозное движение, появившееся в 1870 е годы на территории США. Его основателем был проповедник Чарльз Тейз Расселл. Чарльз Тейз Расселл Содержание 1 История … Википедия
Общество исследователей Библии — Международное Общество Исследователей Библии религиозное движение, появившееся в 1870 е годы на территории США. Его основателем был проповедник Чарльз Тейз Расселл. Чарльз Тейз Расселл Содержание 1 История … Википедия
общество — сущ., с., употр. очень часто Морфология: (нет) чего? общества, чему? обществу, (вижу) что? общество, чем? обществом, о чём? об обществе; мн. что? общества, (нет) чего? обществ, чему? обществам, (вижу) что? общества, чем? обществами, о чём? об… … Толковый словарь Дмитриева
ОБЩЕСТВО — одно из наиболее многозначных понятий социальной философии, применяемое к определению обособившейся от природы части материального мира, связанную с деятельностью и особыми отношениями между людьми. Каркас теории общества образуют категории:… … Евразийская мудрость от А до Я. Толковый словарь
ОБЩЕСТВО — 1) совокупность исторически сложившихся форм совместной деятельности и общения людей; 2) как этап человеческой истории (первобытное, феодальное или средневековое, буржуазное, социалистическое, коммунистическое, рабовладельческое или античное… … Тематический философский словарь
Светское государство — Эта статья должна быть полностью переписана. На странице обсуждения могут быть пояснения … Википедия
Светское общество
Светское государство — государство, которое регулируется на основе гражданских, а не религиозных норм; решения государственных органов не могут иметь религиозного обоснования.
Законодательство светского государства может соответствовать (полностью или частично) религиозным нормам; «светскость» определяется не наличием противоречий с религиозными установками, а свободой от таковых. Например, запрет абортов является светским решением, если это обосновывается общегуманистическими соображениями (точнее — медико-биологической целесообразностью), а не религиозными предпосылками. Объявление религиозного праздника выходным днём вполне допустимо в светском государстве с целью создания комфортных условий для верующей части населения.
В светском государстве каждый человек вправе рассчитывать на то, что он сможет жить, не обращаясь к религиозным институтам. Например, заключение браков и осуществление правосудия должно быть прерогативой государства. В светском государстве последователи всех конфессий равны перед законом.
В настоящее время все страны европейской культурной традиции, Россия, ряд стран Юго-Восточной Азии являются светскими. Большинство мусульманских стран не в полной мере отвечают критериям светскости. Так, Иран и Саудовская Аравия официально являются теократическими государствами, в конституциях большинства арабских стран записано, что их законодательство основано на Коране и шариате, религиозная форма брака является единственно возможной. В Малайзии в последние годы произошёл отход от светского государства (появилась религиозная полиция, действующая избирательно против мусульман). Из государств с преобладанием мусульманского населения формально светскими являются, например, Турция и ряд стран СНГ. Не полностью религия отделена от государства и в Израиле.
См. также
Полезное
Смотреть что такое «Светское общество» в других словарях:
светское общество — сущ., кол во синонимов: 1 • фашион (7) Словарь синонимов ASIS. В.Н. Тришин. 2013 … Словарь синонимов
общество — сущ., с., употр. очень часто Морфология: (нет) чего? общества, чему? обществу, (вижу) что? общество, чем? обществом, о чём? об обществе; мн. что? общества, (нет) чего? обществ, чему? обществам, (вижу) что? общества, чем? обществами, о чём? об… … Толковый словарь Дмитриева
ОБЩЕСТВО — одно из наиболее многозначных понятий социальной философии, применяемое к определению обособившейся от природы части материального мира, связанную с деятельностью и особыми отношениями между людьми. Каркас теории общества образуют категории:… … Евразийская мудрость от А до Я. Толковый словарь
ОБЩЕСТВО — 1) совокупность исторически сложившихся форм совместной деятельности и общения людей; 2) как этап человеческой истории (первобытное, феодальное или средневековое, буржуазное, социалистическое, коммунистическое, рабовладельческое или античное… … Тематический философский словарь
Светское государство — Эта статья должна быть полностью переписана. На странице обсуждения могут быть пояснения … Википедия
ОБЩЕСТВО СВЕТСКОЕ — англ. society, secular; нем. Gesellschaft, weltliche. По Г. Бернзу и Г. Беккеру общество, характеризующееся готовностью к инновациям, ориентированное на целесообразную рациональность и инструментальную эффективность действий. Antinazi.… … Энциклопедия социологии
общество — Среда; круг знакомых. Аристократическое, благовоспитанное (устар.), благоприличное (устар.), благородное, блестящее, большое, буйное, великосветское, веселое, воспитанное, высшее, грязное (разг.), дамское, дурное, женское, живое, избранное,… … Словарь эпитетов
Общество Исследователей Библии — Международное Общество Исследователей Библии религиозное движение, появившееся в 1870 е годы на территории США. Его основателем был проповедник Чарльз Тейз Расселл. Чарльз Тейз Расселл Содержание 1 История … Википедия
Общество исследователей Библии — Международное Общество Исследователей Библии религиозное движение, появившееся в 1870 е годы на территории США. Его основателем был проповедник Чарльз Тейз Расселл. Чарльз Тейз Расселл Содержание 1 История … Википедия
Общество Святого Иоанна Крестителя в Монреале — Carillon Sacré Coeur: традиционный флаг Общества, ставший образцом для современного флага Квебека. Общество Святого Иоанна Кре … Википедия
ОБЩЕСТВО СВЕТСКОЕ
Смотреть что такое «ОБЩЕСТВО СВЕТСКОЕ» в других словарях:
ОБЩЕСТВО СВЕТСКОЕ — англ. society, secular; нем. Gesellschaft, weltliche. По Г. Бернзу и Г. Беккеру общество, характеризующееся готовностью к инновациям, ориентированное на целесообразную рациональность и инструментальную эффективность действий … Толковый словарь по социологии
светское общество — сущ., кол во синонимов: 1 • фашион (7) Словарь синонимов ASIS. В.Н. Тришин. 2013 … Словарь синонимов
Светское общество — Светское государство государство, которое регулируется на основе гражданских, а не религиозных норм; решения государственных органов не могут иметь религиозного обоснования. Законодательство светского государства может соответствовать (полностью… … Википедия
общество — Среда; круг знакомых. Аристократическое, благовоспитанное (устар.), благоприличное (устар.), благородное, блестящее, большое, буйное, великосветское, веселое, воспитанное, высшее, грязное (разг.), дамское, дурное, женское, живое, избранное,… … Словарь эпитетов
Общество Исследователей Библии — Международное Общество Исследователей Библии религиозное движение, появившееся в 1870 е годы на территории США. Его основателем был проповедник Чарльз Тейз Расселл. Чарльз Тейз Расселл Содержание 1 История … Википедия
Общество исследователей Библии — Международное Общество Исследователей Библии религиозное движение, появившееся в 1870 е годы на территории США. Его основателем был проповедник Чарльз Тейз Расселл. Чарльз Тейз Расселл Содержание 1 История … Википедия
общество — сущ., с., употр. очень часто Морфология: (нет) чего? общества, чему? обществу, (вижу) что? общество, чем? обществом, о чём? об обществе; мн. что? общества, (нет) чего? обществ, чему? обществам, (вижу) что? общества, чем? обществами, о чём? об… … Толковый словарь Дмитриева
ОБЩЕСТВО — одно из наиболее многозначных понятий социальной философии, применяемое к определению обособившейся от природы части материального мира, связанную с деятельностью и особыми отношениями между людьми. Каркас теории общества образуют категории:… … Евразийская мудрость от А до Я. Толковый словарь
ОБЩЕСТВО — 1) совокупность исторически сложившихся форм совместной деятельности и общения людей; 2) как этап человеческой истории (первобытное, феодальное или средневековое, буржуазное, социалистическое, коммунистическое, рабовладельческое или античное… … Тематический философский словарь
Светское государство — Эта статья должна быть полностью переписана. На странице обсуждения могут быть пояснения … Википедия
Светское общество это определение
Свет и светское общество.
Сдержанность, умение держать себя в руках были непременной чертой светского человека. Спор, горячность в разговоре, выбор темы беседы, которая вследствие сложности (наука, политика) была бы обременительной для части общества, особенно женщин, считались неприличными, как и молчаливость, угрюмость.
Свет требовал от своих членов «приличного» поведения и поступков, соответствовавших его особой морали: нельзя было частным образом общаться с людьми, не принадлежавшими к свету, предаваться грубым развлечениям, попойкам, быть замешанным в каких-либо скандалах, выносить на люди семейные скандалы. Светский человек обязан был сразу же оплатить карточные долги, а также защищать свою честь или честь жены на дуэли.
Светское государство.
«В настоящее время в науке доминирует представление о светском государстве как о государстве, в котором не существует какой-либо официальной государственной религии и ни одно из вероучений не признаётся обязательным и предпочтительным. Соответственно, светский характер государства предполагает, что государство и церковь отделены друг от друга и не вмешиваются в дела друг друга».
Историческая эволюция государственной власти.
Древние государства в значительной степени руководствовались господствующими в те времена религиозными взглядами и традициями.
Так, например, в Древней Греции и в Древнем Египте, всё мировоззрение было пронизано религиозными ценностями, а каждый народ приписывал себе покровительство какого-либо бога. В системе воззрений греков и других народов на государство и мир, над верховной властью так или иначе всегда стояло некое высшее божество. Долгое время глава государства объявлялся и считался помазанником божьим или вовсе отождествлялся с богом. Таким образом, государство было неразрывно связано с религией, светская власть в таких государствах так или иначе существенно зависела от Церкви.
Одним из первых мыслителей, указывающих на необходимость разделения власти в государстве на власть государственную и власть божественную, был христианский богослов и философ, влиятельнейший проповедник своего времени Аврелий Августин Блаженный.
Аврелий Августин, уже в 5-ом веке, говорил о том, что божественная и мирская власти должны быть разделены и разведены, однако им необходимо помогать друг другу для лучшего управления. Аврелий Августин в те времена ещё не мог употреблять самих терминов «светское государство», «светская власть», но говоря о государственной власти и государственном управление, он имел в виду именно такое устройство власти.
В 16-ом веке Мартин Лютер, влиятельный немецкий богослов, инициатор «Реформации» в католической церкви, объявил о неотвратимой необходимости разделения государственной и церковной власти, и о необходимости жёсткого разграничения их сфер деятельности, при этом так же отдавая явное преимущество власти церковной. В рассуждениях Мартина Лютера также была выражена идея о светской власти, которая не имеет никакого отношения к божественному провидению, но которая должна в первую очередь защищать Церковь и её сторонников от зла, которого в мире больше, чем добра.
Идеи перехода к светскому государству на рубеже 16-17 веков находили множество сторонников во многих странах Европы.
Так, например, французский политик и философ Жан Боден в процессе поиска путей урегулирования споров во Франции между протестантами и католиками пришёл к выводу, что только государство, основанное на ценностях веротерпимости, способно предотвратить подобные споры.
В начале 17 века английский философ-материалист Томас Гоббс писал о том, что только светская сильная власть способна предотвратить человечество от возвращение в состояние войны «всех против всех».
Джефферсон утверждал о необходимости соблюдения свободы слова, свободы вероисповедания, выступал против института государственной религии, считая все религии равноправными.
Развитие идей светского государства в России.
В России идеи перехода к светскому государству так же начинают активно высказываться в начале 18 века. Так, ведущий идеолог царя Петра I Феофан Прокопович, епископ Православной Российской Церкви, опираясь на ценности православия, высказал идею о необходимости подчинения церкви светскому самодержавному монарху. Кроме того, Феофан Прокопович положительно отзывался об учреждении Синода, считая коллективное управление церковными делами наилучшим. В его сочинениях нашло своё отражение не только стремление оправдать реформы царя, но и ещё раз обличить действия патриарха Никона, который считал, что «священство выше царства».
В дальнейшем многие русские мыслители поддержали реформы Петра I, направленные на создание светского государства, и высказывались об одновременной необходимости веры для русского человека и о подчинённом положении церкви по отношению к светской самодержавной власти.
Так, Владимир Соловьёв (1853-1900), известный русский религиозный мыслитель и член Императорской Академии наук, писал о том, что церковь просто не может конкурировать в борьбе со светской властью.
Другой русский религиозный и политический философ Николай Бердяев (1874-1948) писал о том, что ввиду различия происхождения религии и государства, а также разницы в их назначении, церковь не должна стремиться заменить собой государство, а то, в свою очередь, не должно вмешиваться в духовную жизнь граждан, выполняя лишь свои прямые светские функции.
Светское общество и светское государство. Суть понятий. История создания светской власти.
Светское общество и традиционалистское сознание. Лекция Ирины Прохоровой
По просьбам участников проекта мы публикуем полную версию лекции, прочитанной литературоведом, главным редактором журнала «Новое литературное обозрение» Ириной Прохоровой для научного цикла, организованного Правительством Москвы, Департаментом науки, промышленной политики и предпринимательства города Москвы и проектом «Сноб». В этой лекции Ирина Прохорова рассказывает, чем отличается светская этика от традиционалистской
Поделиться:
События последних лет породили глубокий раскол в российском обществе, которое долгое время сохраняло видимую толерантность к многообразию поведенческих и жизненных практик. Впервые открытая социальная агрессия проявилась в истории с Pussy Riot, потом усугубилась в связи с протестными движениями на Болотной площади и окончательно развела общество по разным полюсам после аннексии Крыма. Невозможно избавиться от мучительных вопросов: «Что с нами случилось? Как могли образованные и просвещенные люди в упоении кричать “Крым наш!”?» Почему предложение «Дождя» поразмышлять на тему: «Надо ли было сдавать Ленинград, чтобы спасти людей (от голода в блокадном городе)?» породило целую погромную кампанию против телеканала? Конечно, можно списать эти и многие другие печальные эксцессы исключительно на массированную медийную пропаганду, зомбирующую людей и нагнетающую коллективную истерию. Но, даже признавая решающую роль идеологического давления на состояние массового сознания, необходимо ответить на вопрос, почему и в чем эта идеологическая кампания оказалась успешной, какие глубинные чувствительные струны она задела в «душе народной».
Вот над этой проблемой мне хотелось бы поразмышлять, заранее подчеркнув, что я не собираюсь делить общество на негодяев и рыцарей света. Я вижу в радикальной поляризации российского социума признак большой многолетней коллективной травмы, и если мы хотим наладить общественный диалог, то следует истоки этой травмы максимально эксплицировать.
Кто виноват?
Рискну предположить, что призрак гражданской войны, бродящий по России, порожден столкновением двух мировоззренческих принципов, двух разных ценностных систем координат, носителями которых являются, с одной стороны, приверженцы светского государства и сторонники традиционалистского, религиозного сознания — с другой.
Напомню, что в 14-й статье нашей Конституции черным по белому сказано, что Российская Федерация является светским государством, т. е. такой системой управления, при которой церковь отделена от государства и все вопросы регулируются гражданскими институтами и на основе гражданских норм. (Мы часто употребляем понятие «гражданское общество» как синоним светского государства. В какой-то мере это оправдано тем, что сама идея гражданского общества вырастает из принципов светского государства: это высокая самоорганизация общества, образующего множество горизонтальных связей и независимого от прямого деспотического вмешательства власти.) Но, как это водится в нашем любезном отечестве, реальность совсем не так однозначна. Будучи воспитанными на европейской культуре, оперируя политическим языком и социальными метафорами европейской истории, мы редко отдаем себе отчет, что в России никогда (за исключением двух постсоветских десятилетий) не было светского государства.
Принимая все эти исторические особенности во внимание, можно в полной мере понять, насколько сильно традиционалистское мышление укоренено в нашей культуре, как оно прямо или косвенно воспроизводится в образовании, воспитании, в стиле жизни и как трудно формироваться светской системе ценностей в таком драматическом контексте.
Сторонники светского государства («либералы», «западники», «белоленточники», «космополиты» и т. д. — как кому больше нравится) часто склонны преувеличивать свою полную независимость от отечественной фундаменталистской традиции. О том, что эта уверенность во многом иллюзорна, свидетельствует сама история отмены крепостного права. Сошлюсь на очень познавательную книгу американского историка Янни Коцониса «Как крестьян делали отсталыми», в которой он, опираясь на труды многих российских ученых, убедительно показывает, что отечественное образованное сословие второй половины XIX — начала ХХ века, раздираемое, казалось бы, непримиримыми противоречиями между западниками и славянофилами, прогрессистами и консерваторами, реформаторами и традиционалистами, было парадоксальным образом единодушно в своих взглядах на крестьянство. Исповедуемый и внедряемый в общественное сознание ложный миф об отсталости крестьян, их неготовности к свободному владению землей, их исконной приверженности общинному строю предопределил специфику реформирования деревни в предреволюционной России.
Между тем существовавший долгое время институт общины представлял собой не что иное, как горизонтальную самоорганизацию крестьян в их защите от помещика и государства. Идеализация и абсолютизация общинного уклада привели к тому, что крестьянский вопрос так и не был эффективно решен в пореформенный период, что и привело к известным печальным последствиям. Советская власть, обманув крестьян и закрепостив их в колхозах, тоже активно внедряла в сознание людей сходную идею органичности коллективной (читай: общинной) жизни. Этот патерналистский миф о неготовности людей к частной инициативе, к самоорганизации, к политической зрелости благополучно дожил до наших дней и активно транслируется в общество с помощью официальных СМИ. К слову сказать, рассуждения о «тупости народа» — одна из любимых тем и в оппозиционном фейсбуке.
Не стоит думать, что травма модернизации свойственна исключительно России, а Европа вошла в Новое время под звуки фанфар. Даже беглого взгляда на катаклизмы, сопровождавшие процессы общественных трансформаций, достаточно, чтобы убедиться, насколько наша страна вписана в европейскую историю, как бы о том ни сокрушались сторонники «особого пути». Европейская летопись модерности многих стран также содержит позорные страницы рабства и работорговли; церковный раскол в России в XVII веке происходил на фоне чудовищных религиозных войн между католиками и протестантами, сотрясавших Европу на протяжении XVI и XVII столетий и породивших глубокую травму в коллективном сознании. В XIX веке Россия вместе с Европой пережила драму наполеоновских войн, политических трансформаций и милитаризацию сознания. В прошлом столетии весь европейский континент был погружен в кровавую трагедию мировых и гражданских войн, варваризацию общественного устройства, тотальный сбой моральных и ценностных кодов. Россия вместе с Европой пережила также слом старых социальных барьеров, иерархий, уклада жизни, традиционных опор власти и престижа.
Так почему, находясь в общеевропейском тренде, российскому обществу до сих пор не хватает внутренних ресурсов для фундаментальной демократизации общественной жизни, для создания светского государства? Поделюсь с вами некоторыми своими размышлениями по сему поводу. В гуманитарной науке последних двух десятилетий стала очень популярна теория «множественных модерностей», которая исследует, как варьируются модернизационные сценарии в различных странах в зависимости от совокупности объективных и субъективных факторов.
Рассмотрим некоторые аспекты российской ситуации, связанные с историческими особенностями формирования коллективной и индивидуальной идентичности. Прежде всего это касается имперского синдрома, который столь ярко проявился в крымской эпопее. Разумеется, имперский комплекс характерен для многих западноевропейских стран. ХХ век был веком распада большинства империй; фантомные боли потерянных территорий до сих пор причиняют страдания уязвленной национальной гордости британцев, австрийцев, португальцев. Как утверждает известный шведский историк Петер Энглунд в книге «Полтава. Рассказ о гибели одной армии», Швеции потребовалось 250 лет, чтобы пережить горечь поражения в Полтавской битве, положившей конец имперским амбициям страны, и найти другую, в итоге более продуктивную модель развития.
Страх распада преследует коллективное воображение российского общества, что позволяет путинскому режиму постоянно «закручивать гайки» под предлогом сохранения целостности страны. Благодаря этой имперской травме рациональный проект будущего, выдвинутый реформаторами 90-х годов (федеративное устройство, торжество частной инициативы, интеграция в международное пространство, открытость границ), был легко подменен утопическим проектом восстановления великой российской империи чуть ли не в границах 1913 года. Никакие разумные доводы о том, что мы нарушаем международное право, что нам и так хватает существующей и совершенно неосвоенной территории, не действуют на сознание людей, очарованных идеей бесконечного расширения пространства.
Интересное объяснение важнейшей черте российского имперского самосознания дал философ Александр Пятигорский. По его мнению, это «абсолютное преобладание идеи места, территории над идеей народа, в этом месте живущего», доктрина, окончательно сформировавшаяся в эпоху Александра I. Любить страну означает любить ее пространство и территорию, а не людей. Переживания уехавших из России в литературе, а потом и фильмах сводятся к тоске по русским березкам, русскому полю и пейзажам, но не по людям. Этнос подменяется территорией, страна подменяется государством, стерегущим священные границы. Пятигорский сравнивает границу с магической линией, очерчивающей сакральное пространство: выходя за нее, оказываешься в чужом, враждебном окружении. Таким образом, территория как самоценность, не привязанная к судьбам и нуждам обитающих на ней людей, становится стержнем национального самосознания управляющей элиты, навязывающей эту систему ценностей обществу. Это объясняет безумную традицию считать отъезд или бегство из страны предательством родины. Во время Второй мировой войны советские военнопленные объявлялись без вести пропавшими, потому что с этой точки зрения были предателями: покинули родину, пожелав остаться живыми.
Подобная особенность имперского сознания диктует и специфическую концепцию истории, т. е. особым образом формирует коллективную и индивидуальную память о прошлом.
Потаенность индивидуальной памяти становится основой существования человека в советском обществе. Советская Россия сформировала собственное отношение к индивидуальной боли, травме и горю. Начиная с конца 1920-х годов человек, не отвечавший критериям коллективности или отвергавший социально санкционированные нормы, рано или поздно начинал считаться ненормальным. Страх перед общественным позором и арестом вынуждал человека к коллективной жертвенности, к сокрытию своих чувств и мыслей, к молчаливому оплакиванию погибших и невинно осужденных.
Уход частной боли в подполье породил затяжной посттравматический стресс, который имел ряд долгоиграющих последствий. Именно хроническим посттравматическим синдромом можно объяснить неизменный успех погромных кампаний, легко возбуждаемую массовую истерию. Многие психологи и психиатры полагают, что «тюремная ментальность» в современной России — один из симптомов данного стресса.
Даже Великая Отечественная война, которая, казалось бы, позволяла открыто переживать утрату, не принесла обществу ожидаемого облегчения, поскольку официальная версия войны запрещала культивирование личной боли, поощряя исключительно героический миф о стойкости и несгибаемости советского человека. Травматическое столкновение двух типов памяти особенно наглядно проявилось в культурной мифологии ленинградской блокады. (Яростная атака на телеканал «Дождь» есть не что иное, как попытка блокировать обсуждение в публичном пространстве ужасных воспоминаний о голоде и потерях, сохранившихся на уровне личных воспоминаний.)
Возвращаясь к советской культуре памяти и травме, ради справедливости следует отметить, что на протяжении долгого времени доминирование героического пафоса в описании мировых войн было свойственно и большинству европейских стран. Нацистская Германия и франкистская Испания культивировали сходные с советскими моделями репрессивные методики для подавления неугодной альтернативной памяти. Британский историк Кейт Лоув приводит ряд примеров, как после Второй мировой войны одновременно в разных национальных сообществах складывалась новая коллективная идентичность на основе героического мифа о единстве и мужестве людей в борьбе с общим врагом. Эта редукционистская мифология возникла не столько в результате официальной пропаганды, сколько в качестве компенсаторного механизма оправдания многолетних страданий, а также подавления воспоминаний о собственных преступлениях, предательствах и нравственном падении в отчаянной борьбе за выживание. Однако в 1960-х годах национальная память во многих европейских странах становится более индивидуализированной и интернациональной. Дискредитированное героическое прошлое в Германии уступает место негативному прошлому, т. е. памяти о преступлениях и чувству вины, которое ставит под вопрос монолитность коллективной идентичности.
В России же советская модель героического прошлого пережила распад самого Советского Союза и удерживает лидирующие позиции до настоящего дня. Поток «жертвенной» литературы на волне перестройки в конце 1980-х годов был краткой приостановкой печальной традиции, и общество быстро отказалось от этой новой памяти, предпочтя ей привычный «возвышающий обман».
Что делать?
Менее всего мне бы хотелось, чтобы разговор о трагической российской истории и драматической современности поверг прогрессивно мыслящее общество в уныние и окончательно укрепил в мысли о том, что с этой несчастной страной ничего сделать нельзя. Это неправда; отчаяние и неверие в возможность позитивных перемен проистекают, как я пыталась показать, из нашей зависимости от официального имперского исторического канона. Общество продолжает жить в навязанных рамках сомнительных периодизаций, ложного пантеона героев, искривленной системы этических координат. Если мы хотим отстоять нарождающееся в последние десятилетия светское государство, то мы должны создать «другую» историю, бороться за альтернативное прошлое ради собственного будущего и будущего наших детей. Воздух свободы 1990-х годов сыграл с нами злую шутку: казалось, что дверь в мрачное тоталитарное царство навсегда захлопнулась и можно больше не заботиться о просвещении и гражданском воспитании. Запустив рыночные механизмы экономики, демократически настроенная часть общества не позаботилась о подведении прочного этического фундамента под новое социальное здание.
Это была фундаментальная интеллектуальная и мировоззренческая ошибка, и исправлять ее придется сейчас. Нам необходимо вернуться в прошлое и переосмыслить историю собственной страны, чтобы найти нужные слова и образы, делающие идеи свободного демократического устройства, светского государства и гражданского общества более привлекательными, нежели идея великой священной империи.
Иными словами, сторонникам «гражданских вольностей» нужна новая история свободы и созидания в противовес традиционалистской холопско-барской идиллии, подающейся как исторический мейнстрим. И такая традиция в истории модерной России существует; в ней действуют огромное количество людей и социальных групп, боровшихся за гуманизацию общества, за гражданские и религиозные свободы, за свободу личной инициативы вопреки сопротивлению среды. Мы живем на фундаменте их деяний, раздумий, достижений, потерь, и явить их опыт городу и миру необходимо не только для восстановления исторической справедливости (что само по себе достойная задача), но и для поиска выхода из ментального тупика, в котором оказалась современная Россия.
Опыт постсоветского существования показывает, что российское общество необыкновенно креативно и адаптивно отвечает на вызовы модернизации; в тяжелейших условиях развала экономики и государственности в начале 90-х годов оно сумело самоорганизоваться и не просто выжить, но и заложить основы нового социального устройства. Но как только государство встает с колен, оно сжимает общество в своих медвежьих объятьях, снова навязывая ему архаичную систему управления и социальных отношений. Почему общество в который раз не может дать отпор государственному произволу и защитить свою автономию от репрессивного давления? Прежде всего потому, что новые жизненные практики не получают символической легитимации в лице моральных оценок и исторических прецедентов.
Дело в том, что история свободы у нас изрядно скомпрометирована советской идеологией и историографией. Вся риторика советской власти представляла собой узурпированную риторику освободительного движения. Большевики использовали реальные фигуры из истории освободительной борьбы для оправдания режима, который ничего общего ни с демократией, ни со светским государством не имел. Люди, которые боролись за свободу, оказались дискредитированы, попав в советский пантеон, в искаженный и ложный контекст. Отсюда невероятно трудно апеллировать к традиции свободы, зашельмованной советским учебником истории. В этом смысле сторонники традиционалистского мышления оказываются в более выигрышном положении, опираясь на консервативных, а подчас и мракобесных философов (вроде идеологов евразийства), поскольку, запрещенные к изучению в советские годы, идеи и риторика консерваторов кажутся свежими и оригинальными на фоне изувеченных идей либеральных мыслителей.
Таким образом, парадокс нашего молодого гражданского общества состоит в том, что оно существует как бы «вопреки всему», т. е. фактически незаконно с точки зрения нынешних официальных государственных и религиозных норм. Светской культуре явно не хватает весомых аргументов в защиту своих прав и свобод, способа и стиля жизни. Показательные процессы последнего десятилетия, начиная с дела Ходорковского, судьбы выставки «Осторожно, религия!» и кончая судами над Pussy Riot и участниками майской демонстрации 2012 года, показывают, что все экспертные оценки экономической эффективности предприятия, художественной значимости произведений, апелляции к Конституции и правам человека легко побиваются одним-единственным аргументом: оскорблением чувств верующих/ветеранов/простых граждан и т. д. Получается, что мораль и нравственность оказываются безраздельной собственностью авторитарной системы, а сторонники демократического, гражданского общества выступают в незавидной роли смутьянов, развратников, вольнодумцев — короче, «вольтерьянцев».
Здесь опять будет полезен европейский опыт попыток решения этой проблемы. В каком-то смысле мы сейчас находимся в западноевропейском XVIII веке, когда было жизненно необходимо сформулировать новую гуманистическую систему ценностей, сделать ее этической нормой для всего общества и тем самым оградить светскую культуру от клерикальных нападок. XVIII век был сложным переходным периодом в истории европейского модерного времени. После свирепых и изнурительных религиозных войн XVII века все интеллектуальные силы были направлены на осмысление и преодоление травматического опыта, на поиск основ нового социального порядка. Центральным нервом эпохи был поиск философской и нравственной легитимации нарождающегося светского общества.
Во Франции просветители-энциклопедисты развивают идею «республики словесности» и «гражданина мира»; в Германии великий философ Иммануил Кант исследует границы разума и опыта, а теоретик искусства Готхольд Лессинг размышляет о конфликте веры и догматов Священного Писания; в Англии шотландский философ Дэвид Юм и экономист Адам Смит разрабатывают философию морали.
Моралистические трактаты, споры о природе искусства и происхождении государства, столкновения научных и религиозных взглядов — все было подчинено выработке этического обоснования новой концепции человека: автономии от диктата государства и церкви, расширения гражданской и частной инициатив, преодоления сословных перегородок, свободы вероисповедания и т. д. И только в свете утверждения нравственности и «естественности» нового модуса существования становится понятной знаменитая метафора Адама Смита о «невидимой руке рынка». Это не универсальная отмычка для решения любых социальных проблем любого государства, как наивно полагали российские реформаторы начала 1990-х годов. Это один из экономических механизмов, приводимых в действие людьми, объединенными «сочувствием и симпатией» друг к другу, что позволяет ограничивать индивидуальный эгоизм и приумножать общественное благо.
Не имея под рукой убедительного набора собственной выстраданной социальной метафорики, сторонники светского государства вынуждены жонглировать заимствованным западноевропейским политическим лексиконом, вырывая его из исторического контекста, забывая, каким сложным и порой причудливым образом в разных странах складывалась своя социальная метафорика, описывающая новое общество: в одних случаях «свобода, равенство, братство», в другом «невидимая рука рынка» и т. п. Не найдя понятных и убедительных для постсоветского общества аргументов для обоснования нового порядка вещей, мы оставили его без нравственных опор. Неудивительно, что дезориентированное и раздраженное общество охотно приняло привычную религиозную картину мира, услужливо предложенную путинским режимом.
Нам могут возразить, что в интеллектуальной истории России отсутствует западноевропейская рационалистическая философская традиция, что вековая российская авторитарно-тоталитарная политическая система вынуждала переносить обсуждение острых социальных проблем в сферу культуры, что привело к неразработанности политического понятийного аппарата. Что ж, это действительно так, но сказанное вовсе не означает, что мы не можем найти точки роста из критически переосмысленной многоликой традиции отечественной мысли.
В конце концов, мы живем в постмодерную эпоху, и на какой интеллектуальной платформе сформируется новое философско-историческое мышление, нам знать не дано. Произойдет ли интеллектуальный прорыв в результате нового постижения истории, или под влиянием естественно-научных идей, или посредством рождения нового художественного языка, или даже в процессе формирования нового религиозного миросозерцания — в сущности, какая разница. Главное, на мой взгляд, это осознание колоссальной ответственности, стоящей перед современным интеллектуальным сообществом, той огромной работы, которая ему предстоит для построения светского государства и гражданского общества.
Тяжелые времена — это прекрасное время для интенсивного мыслительного процесса. Так давайте же начнем работать!
1 Желающие могут прочесть об этом более подробно в прекрасной книге Михаила Рыклина «Коммунизм как религия. Интеллектуалы и Октябрьская революция» (М., 2009).